Поединок памятников
Памятник князю Владимиру у Кремля – это косвенный памятник нынешнему его хозяину. Памятник Грозному – косвенный памятник Сталину. Раз прямого одобрения славить Сталина нет, то поклонники сурового вождя решили выделить самый важный аспект его власти – что начальников казнил. Или, как подтвердили министр Мединский с орловским губернатором Потомским на торжестве в честь нового медного всадника – перебил всего несколько тысяч человек, да и тех из элиты. Это и есть самое желанное для разозленных скверной нынешней жизнью масс.
Кажется, что памятники Владимиру и Грозному – одно и то же. В действительности они едва ли не противоположны. Памятник князю Владимиру – это подношение от имени правящей верхушки своему нынешнему начальнику. Памятник Грозному (и подразумеваемый под ним памятник Сталину) – это памятник от имени народа своему идеальному руководителю, напоминание о том, что с этой элитой надо покруче, политический наказ в камне.
При всем желании нынешний правитель России не может принять памятники Грозному и Сталину на свой счет. При очевидном дефиците свободолюбия, который по разным поводам замечен у российского президента, чего за ним точно не числится, так это массовых и кровавых чисток элиты. Чаще мы наблюдаем противоположное: упорное желание сохранять на своем посту непопулярного назначенца даже с некоторым риском для своей репутации. Давно высказанная в ответе на вопрос журналистов формула: если будешь жертвовать сотрудниками, с кем останешься? – была до самого недавнего времени почти официальным кадровым принципом.
Именно это больше всего разделяет сейчас власть и народ. Идеальный русский правитель должен быть добр к простым людям и жесток с элитой. Отец солдатам, палач генералам – вот идеальный главнокомандующий. И Путину до этого идеала далеко.
Самокритика в бронзе
Памятник князю Владимиру – лесть. Памятник Ивану Грозному – упрек. Вот как должен править настоящий русский государь – сына своего не пожалеть, не то что боярина.
Когда Сталин обсуждал с Эйзенштейном концепцию фильма «Иван Грозный» (можно показывать репрессии, но надо объяснять их причины и значение), он напрямую транслировал себя через другого, настоящее через прошлое.
Путин не может таким же образом пользоваться фигурами Сталина и Ивана Грозного, в его случае это будет воспринято как самозванство. В объяснении себя через прошлое ему действительно уютнее с князем Владимиром (на его месте мог быть Ярослав Мудрый, Иван Третий да мало ли кто). Или с почти отсутствующим в массовом сознании Столыпиным, который невозможным без указания сверху рывком обошел Сталина в финале телевыборов «Имя России». Строго говоря, мы знаем один памятник, поставленный Путиным самому себе: это Столыпин у Дома Правительства, в котором Путин работал премьером.
Столыпин тоже запомнился жестокостью: не только реформировал, но и репрессировал. Но жестокостью по отношению к «мужикам», о которой горько сожалел Лев Толстой – это, конечно, совсем другое дело.
Сталинизм российского режима – такой же декоративный, контурный, маскировочный, как и его выборы. И так же как демократические декорации, декорации тиранические можно подозревать в том, что кто-то держит их про запас, на потом, для более широкого развертывания на случай смены режима.
Сюжеты об открытии памятника Грозному на федеральных каналах не были восторженными. Кроме счастливых горожан в них дали слово недовольным жителям, историкам, которые напомнили про кровавые дела Ивана IV. Ведущие новостей держали дистанцию, рассказывали о событии как о неоднозначной местной инициативе.
Современная российская власть не может не чувствовать, что памятники Грозному и Сталину ставят ее в двусмысленное положение. Раньше отливали в граните деятелей, вокруг которых уже оформилось согласие: вот вам маршал Жуков, вот Петр, вот Шолохов. Памятники разделяющим фигурам – не идеология, а политика. Правящую корпорацию опытным путем тестируют на готовность перевести Сталина и Грозного из области отрицания в область сомнения и согласия. То, что тестирование происходит изнутри, мало меняет дело.
Выход победителей
В разговоре о памятниках Сталину и Грозному мало звучат обстоятельства места их возведения. Дело выглядит так, будто Сталин и Грозный вырастают по прямому указанию Кремля, хотя около самого Кремля громоздят почему-то не их, а похожего на героя фэнтези Владимира.
Поставивший Грозного в Орле губернатор Потомский – из всех ставленников Кремля самый косвенный, продукт «володинской весны». Думским партиям обещали по региону, после некоторых приключений КПРФ получила Орел. То есть его лояльность Путину ослаблена и опосредована. Он назначенец Путина – и собственной партии, закрепивший свои права на удачных по всем цифрам выборах. Грозный в Орле – такой же сложносочиненный продукт, как и губернатор.
Нынешний глава Иркутской области Сергей Левченко, который среди прочего прославился намерением поставить памятник Сталину и желанием возродить колхозы – и вовсе следствие иркутской электоральной аномалии. Прошлой осенью коммунист Левченко вышел во второй тур и разгромил в нем ставленника Кремля и.о. губернатора Ерощенко.
Еще один памятник Сталину предложил мэр Новосибирска Анатолий Локоть, избранный в качестве единого кандидата от оппозиции: в его пользу снялись пять кандидатов, в том числе от всех либеральных партий.
Грозные и Сталины оказываются результатом официальных и неофициальных электоральных побед над партией власти. Нынешний избиратель часто не доверяет никому и желает такой власти, которая от имени народа жестоко разберется с элитой. Контуры тех, с кем надо разобраться, обрисованы весьма смутно, зато это желание видно ясно.
Подготовка почвы
Конечно, Путин сам создал условия для всадника, который теперь преследует его самого. Уже на первом этапе своего правления он разделил экономическую и идеологическую жизнь по формуле «собственность в обмен на символы». Непопулярный рынок возместили мелодией советского гимна, красным флагом на День Победы, военным парадом, историографией, которая не отрицала советский период, а делала его необходимой частью нашей общей истории.
Область символических уступок пришлось расширить, когда экономический рост замедлился и растущее потребление перестало быть ответом на все вопросы.
Окончательно на дорогу, которая привела к подножию памятника Сталину-Грозному, Путин свернул в 2012 году, когда переоформил свой элитарный режим в популистский, перенеся точку собственной опоры с политической, финансовой и интеллектуальной верхушки на «простых людей» – в очередь к поясу Богородицы.
Поворот совершился во время зимних протестов 2011-12 года и был вызван одновременным разрывом с Западом и со столичным средним классом. Средний класс, горожане умственного труда разделяют западные ценности и хотят идти западным путем. Но этот путь, оказывается, ведет прочь от Путина.
Прежде дорога Запада признавалась верной – с того он и процветае; а неверным его поведение: мешает другим процветать. Теперь ложной объявлена сама дорога.
Свернув к популизму, Путин словно бы расширился в разные стороны. Так дошло до памятников Сталину и Грозному, которые теперь тоже обсуждаются на предмет включения в границы официального, как в начале 2000-х красный флаг и гимн.
Русский популизм как частный случай мирового
Демонстративно разойдясь с Западом, Путин тем не менее никуда от него не делся, а просто оказался в новом западном тренде.
На Западе мы тоже наблюдаем жажду антиэлитарной революции, которую некоторые представители верхов должны провести по требованию снизу. Часть населения Запада хочет своих тиранов Писистрата, Питтака, Дионисия. Ослабло доверие между образованной верхушкой и населением, которое начало выдвигать лидеров помимо этой верхушки, этого сдерживающего и контролирующего слоя.
Раньше образованный слой, истеблишмент, элита были и поставщиком лидеров, и их фильтром. Неотменимой частью западной демократии является возможность взойти к политическому лидерству из любой точки. Однако это восхождение всегда связано с прохождением элитарного фильтра.
Сейчас оно все больше происходит мимо фильтра. Хуже того, все большая часть избирателей сознательно, из вредности (а вот вам) производит в фавориты тех, кто не проходит фильтр и конфликтует с контролирующим слоем. А иногда фильтры давно пройдены, но прошедший их политик как бы отменяет результаты фильтрации, делает шаг в сторону и предлагает себя населению в качестве отбракованного. Для этого приходится вести себя соответствующим образом, выбирать лозунги и программы, которые отсутствуют в отфильтрованной, обеззараженной зоне.
Трамп – частный случай мирового популистского тренда, другими частными случаями которого являются Ципрас, Качиньский, брекзит, Ле Пен, многие украинские политики.
Как это происходит, кажется, понятно. Соцсети отменили заглушки обмена информацией и идеями. Твиттеры Трампа и Сандерса, инстаграм Кадырова, как до них ЖЖ Навального и сетевая кампания самого Обамы, оказались сопоставимы с официальными фабриками идей.
Почему это происходит? Вероятно, по той же причине, по какой Путин совершил свой популистский поворот после экономического кризиса. Население принимало без особых вопросов роль элитарного фильтра, пока экономика росла, средний класс увеличивался и все больше людей присоединялось к фильтрующему сословию.
Когда возникла обратная динамика, а средний класс прекратил расширение и даже стал сокращаться, люди начали переживать свое отчуждение от той группы, которая ставит пробу на политиках. В Европе приостановка экономического роста совпала с присоединением восточных европейцев к единому рынку труда и потоком беженцев с Востока. Сами же восточноевропейские страны превратились в «разочарованные демократии», осознавшие, что присоединение к ЕС не дало западноевропейского уровня жизни и отставание от Западной Европы, скорее всего, сохранится навсегда.
Вдобавок у населения появилось ощущение, что политики им что-то недоговаривают, а то и вовсе говорят с ними на непонятном им языке – особенно в вопросе о мигрантах и там, где нужно объяснить экономические трудности: откуда кризис-то?
Но и сам интеллектуальный и бюрократический класс, частично потерявший функции политического контролера, от неожиданности и досады тоже впал в нервозность. И все чаще начал имитировать поведение популистских вождей, перешел от анализа к информационным сражениям, а проигранные битвы принялся объяснять наличием у противника иностранной поддержки, финансирования и прочих засадных полков заморского строя. То есть, ограничивая популизм народных трибунов, сам оказывался коллективным популистом.
Путин по внутренним причинам и под влиянием собственного политического чутья раньше других стал подавать себя в качестве политика, сливающегося с народом в обход элиты. Он начал как стопроцентный ставленник элиты, но переключился по ходу, в процессе управления. В конце концов по своему происхождению и скорости подъема он верно проассоциировал себя не с элитой, а со средой, которая ей не доверяет. И тем не менее по сравнению с многими зарубежными представителями той же неопопулистской тенденции и примерами в отечественном прошлом он неисправимо элитарен. Об этом и пришел напомнить Грозный.
Шаги за спиной
Зарубежная популярность Путина – не миф, придуманный Russia Today, и не функция ядерного арсенала и внешнеполитической дерзости России. Арсенала и дерзости у Брежнева или Андропова было не меньше, а популярности почти никакой. Причины зарубежной популярности Путина в том, что он, будучи по своему политическому происхождению и способу управления скорее главой бюрократии, чем народным вождем, сумел навязать миру образ правителя, который общается с народом в обход элиты. Раньше и резче совершил популистский маневр, смелее сделал то движение, которое на наших глазах пытаются изобразить политики по всему миру.
Он, кстати, не был в этом деле первым, но был лучше заметен из-за размеров России и постоянного журналистского интереса к ней. К тому же Россия начала развивать свои антиэлитарные информационные продукты для зарубежной аудитории, где недоверие многих к собственному контролирующему сословию оборачивается некритическим потреблением альтернативных голосов. Тут качество самого продукта уже не имеет значения. Если у RT и Sputnik есть какое-то влияние, то не благодаря их какому-то выдающемуся качеству или щедрому финансированию, а просто потому что они попали в разряд «другого мнения», на которое оформился спрос.
Однако внутри страны Путин сам сталкивается с популистской угрозой, оказываясь в роли западной политической элиты, которую критикует. Здесь, в границах России, он уже много лет центр истеблишмента, а не альтернатива ему. К тому же его классический консервативный авторитаризм в целом чуждается революционного образа действий, редко прибегает даже к провластной неподконтрольной активности и воздерживается от чисток.
Памятник Грозному, как и памятники Сталину – которые ему теперь приходится принять или отклонить, – местная, российская разновидность Трампа и брекзита. Как Трамп преследует Хиллари Клинтон и издателей статусных американских газет, так памятник Грозному преследует Путина – примерно как в поэме Пушкина:
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Многим кажется, что медный всадник – это российская власть. В действительности он тот, кто гонится за российской властью.
Источник: publizist.ru
