Программа материнского капитала работает в России уже 10 лет. Демографическая ситуация в стране исправилась, рождаемость повысилась, но у государственной помощи есть обратная сторона: часто она приводит к росту скрытой бедности, чего не отражает официальная статистика. Директор Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Татьяна Малева рассказала «Ленте.ру», как можно улучшить программу материнского капитала, чтобы она не приводила к росту детской бедности в стране.
«Лента.ру»: В Госдуме велись разговоры о том, что материнский капитал свое отработал, и эту систему поддержки рождаемости пора изменить. Вам тоже так кажется?
Малева: Мне кажется, пришло время об этом поговорить. Программа материнского капитала действует уже десять лет. Мы за эти годы видели подъем рождаемости. С одной стороны, есть соблазн приписать успехи в демографии материнскому капиталу, с другой, если вернуться к истории этого дела, мы должны признать, что программа была введена в 2007 году на фоне роста рождаемости. Подъем начался еще в 2000 году, и с самого начала эта безусловно сильная мера была обречена на оглушительный успех.
Во-первых, была демографическая волна, то есть мы выходили на более многочисленное поколение матерей, которые, в свою очередь, дали более многочисленное потомство. Во-вторых, с 2000 года начался экономический рост, с которым пришла и социальная стабильность. Климат в обществе по сравнению с девяностыми годами улучшался, доходы населения росли на протяжении семи лет — все вместе и дало такой эффект. Сейчас мы не можем ни опровергнуть, ни подтвердить, что именно материнский капитал привел к повышению рождаемости.
Почему же нужно эту тему обсудить заново?
В 2007 году материнский капитал вообще необязательно было вводить — мы бы все равно демонстрировали рост рождаемости. А сейчас мы подошли к периоду, когда демографический дивиденд, который нам давало многочисленное поколение матерей, закончился. И мы входим в демографическую волну противоположного направления.
Сейчас в репродуктивный возраст входят матери поколения 90-х годов, прискорбно низкого по численности. В начале того десятилетия была зафиксирована минимальная рождаемость и очень высокая смертность. Так что сейчас рождаемость будет падать.
Но ведь логика простая: рожаешь ребенка — тебе платят деньги. Это же хорошо?
Это не совсем так: дети рождаются не из-за денег. Первое рождение — это продолжение рода, так называемое биологическое рождение. Решение о рождении первого ребенка принимается вне зависимости от материального уровня семьи, родителей и так далее. Вот второе рождение чаще всего называют социальным: в этой ситуации родители оценивают свои возможности, имущественный уровень и так далее. Мы проводили исследования на эту тему — на какие социальные группы материнский капитал больше всего повлиял. И в итоге оказалось, что наибольший эффект он имел в тех семьях, которые хотели бы иметь второго ребенка, но сомневались, потому что экономическая ситуация не создавала платформы уверенности. А когда появился материнский капитал, именно эта группа решила: раз государство осуществляет такую поддержку — стоит попробовать.
Я бы не сказала, что материнский капитал полностью изжил себя и что его влияние ничтожно. Дело в том, что его введение было не только материальной поддержкой, оно изменило социальный климат. За долгое время, когда демографическая политика не опиралась на конкретные шаги и тем более на существенные финансовые расходы, государство впервые послало обществу сигнал о том, что действительно заинтересовано в повышении рождаемости.
«В 2007 году материнский капитал необязательно было вводить — мы бы все равно демонстрировали рост рождаемости».
Неужели материнский капитал такая обуза для казны, что мы не можем его оставить как некий десерт ко всему прочему?
Общая стоимость его приближается к четырем триллионам рублей. Это существенная сумма. Тем не менее я согласна с вашим мнением: пусть это дорого, но это то, что называется инвестициями в человеческий капитал. Однако наряду со стимулированием рождаемости у нас есть феномен, о котором говорят значительно реже, он называется «детская бедность». Абсолютное большинство — более половины бедных в нашей стране составляют семьи с детьми.
А чем детская бедность отличается от взрослой?
В данном случае речь идет о том, как официально это определяется: дети остаются в семье, где доходы ниже прожиточного минимума. Так что это определение характеризует всю семью.
То есть ваша идея в том, чтобы поддерживать семьи материально не только для того, чтобы они рожали, но и помогать семьям, где дети уже есть?
Конечно. Как мы можем стимулировать рождение будущих детей, если не можем позаботиться о детях, которые уже родились? Есть несколько вариантов. Самый простой — это не то, что предлагает Государственная дума (например, выдавать машины семьям с детьми). На самом деле достаточно одной вещи. Сегодня материнский капитал — это ипотечное кредитование, это пенсионные накопления матери и это возможность потратить деньги на образование. Но большая часть этих средств (95 процентов) направляется на ипотеку. Потом семья втягивается в ипотечную зависимость и не всегда выходит из нее благополучно. Это предмет моей обеспокоенности, потому что официально мы этого не увидим.
При средней зарплате в России 37 тысяч взять ипотеку и выплачивать 30 тысяч ежемесячно на протяжении 30 лет — стандартная ситуация для нашей страны. Если в семье два трудоспособных работника, каждый из которых получает такую зарплату, а у них двое детей, то это люди реально бедные. Но статистически и с точки зрения институтов социальной защиты эту бедность мы не увидим. Посчитают же не то, что в семье остается, а уровень дохода. Если в этой семье зарабатывают по 30 тысяч, то на четверых остается 15 тысяч, что выше прожиточного минимума. А реально вы отдали 30 тысяч на обслуживание ипотечного кредита, остались в семье с 30 тысячами на четверых, или 7,5 тысячи на человека. Это уже ниже черты бедности. Что делать? Как минимум можно разрешить бедным семьям использовать материнский капитал на текущее потребление.
«При средней зарплате в России 37 тысяч взять ипотеку и выплачивать 30 тысяч ежемесячно на протяжении 30 лет — стандартная ситуация для нашей страны».
Не пропьют?
В последнее время у нас достаточно благополучная тенденция сокращения потребления алкоголя. И почему мы так плохо думаем о своих соотечественниках? Посмотрите на типичную российскую семью с ребенком, находящуюся за чертой прожиточного минимума: например, разведенная мама с ребенком и бабушка-пенсионерка. Кто там будет пить? Почему бы им не разрешить тратить деньги не на ипотеку, которую они не в состоянии обслужить, а на текущее потребление? Таких семей достаточно много.
В том, что вы говорите, есть смысл. Но задача законодателя в такой огромной стране — предложить формулу, которой будут следовать маленькие чиновники. И это довольно сложно сделать.
То, что я предлагаю, — это даже не пересмотр законодательства. Это поправка в закон только на один пункт. Нужно понять, как определять нуждаемость. Здесь действительно придется поработать. Сегодня у нас уже есть пособие по бедности для детей из малообеспеченных семей. Его считают по доходу, но это не совсем правильно. Бедность — это категория не только дохода.
Я уже привела пример, когда относительно высокие доходы превращаются в низкие. Но и низкие доходы не всегда означают бедность. Например, если за ними стоит большой имущественный комплекс, есть сбережения и так далее — во всех странах мира этого человека бедным не признают. У молодых семей очень остро стоит проблема с жильем, а у пожилых намного лучше.
Это нас сейчас приведет к рассуждениям как у Жириновского, который несколько лет назад прокричал: «Давайте пенсионеров отправим в зеленую зону за черту Москвы!» А как мы можем в масштабе государства уговорить бабушек продать свои квартиры в центре и переехать куда-нибудь еще, чтобы повысить свой доход?
«Низкие доходы не всегда означают бедность. Например, если за ними стоит большой имущественный комплекс, есть сбережения и так далее — во всех странах мира этого человека бедным не признают».
В мире это решается. Например, одинокой пенсионерке, у которой четырехкомнатная квартира на Сретенке, социальное пособие быть назначено не может, потому что у нее активы, составляющие десятки миллионов рублей. Но опять же нужно считать правильно. В семье могут быть больные, которые тратят на лекарства и медицину большие средства, так что оставшиеся доходы становятся ниже прожиточного минимума.
Кстати, само это понятие работает плохо и не отражает реальный минимум, на который пенсионеры могут существовать. Как он считается? Определяется сумма продовольственной корзины, к ней добавляется половина этой суммы (непродовольственные товары) и еще половина — услуги. Лекарства и расходы на медицину туда практически не попадают, учитываются только в той степени, в которой идет инфляция на продуктовую корзину. А в реальности — чем старше человек, тем больше средств у него уходит на решение проблем со здоровьем.
В последнее время слово «бедность» стало употребляться все чаще. По всей вероятности, мы имеем дело с серьезной проблемой.
Да, ее не решить материнским капиталом или какой-то другой отдельно взятой мерой. Наша бедность не является катастрофической, какой она была в 90-е годы, когда составляла 29 процентов, то есть почти треть населения. Сейчас, если считать по деньгам, за чертой бедности находится 13,3 процента населения. Тем не менее она упорно растет. Если мы будем оценивать не по деньгам, а по фактическим показателям, о которых я говорила, когда люди вынуждены отказывать себе в элементарных витальных потребностях, бедных окажется вдвое больше.
В чем проблема? Сейчас мы адаптируемся к последствиям кризиса. Идет дискуссия, есть кризис или нет. На фоне более вялого (по сравнению с 2015-м) 2016 года правительство может говорить о стабилизации. Я бы согласилась, но добавила один важный эпитет: это негативная стабилизация.
«Сейчас, если считать по деньгам, за чертой бедности находится 13,3 процента населения. Если же мы будем оценивать не по деньгам, а по фактическим показателям, когда люди вынуждены отказывать себе в элементарных витальных потребностях, бедных окажется вдвое больше».
Экономика, социальная сфера и население привыкают к плохому. Радоваться тут нечему — из «плохой» стабилизации выходить очень тяжело. Есть понятие «плохое равновесие». Рост бедности в такой ситуации не является чем-то неожиданным. Если у вас в 2015 году заработная плата упала почти на 10 процентов, то это не падение, а обрушение. Доходы продолжали медленно падать и в 2016 году, хотя зарплата подросла на 2,5 процента, но это даже не рост, а легкая попытка восстановления. Нам потребуется еще много лет для того, чтобы восстановиться. Если правительство вынуждено принимать крайне непопулярные решения, такие как индексация пенсий всего на 4 процента против инфляции в 13 процентов, рост бедности не вызывает удивления. Вопрос лишь в том, что мы можем этому противопоставить. И я считаю, что главной нашей социальной заботой должно стать предотвращение дальнейшего роста бедности.
Главное — определить, кто у нас бедный. Это не только те категории, которые называются бедными в эволюционно развивающихся экономиках: инвалиды, безработные, многодетные семьи. У нас с самого начала, даже при падающем показателе бедности, ее профиль был иным.
Нормальные работающие люди.
Да. И вот та детская бедность, о которой мы говорили, — это то же самое. Дети низкооплачиваемых родителей. Зарплаты одного, а часто даже двоих родителей не хватает для того, чтобы обеспечить достойное детство.
Источник: lenta.ru
